Орнитомания
Вообще я человек веселый и скучаю, если не попадаю в какие ни, будь интересные ситуации. Итак, однажды моя работа не в первый раз занесла меня в ставший для меня уже близким провинциальный городок М...
Один мой хороший местный знакомый, зная о моем пристрастии к острым ощущениям и ценя мой Hard юмор, предложил мне стать свидетелем посвящения молодого человека в местное орнитологическое общество. Сам он будучи другом детства его предводителя и процедуры этой избежал. Появлялся он, с его слов, в этом обществе только когда ему становилось невыносимо скучно и хотелось поразвлечься.
Получив мое согласие на участие в ритуале, приятель оживился… С трудом сдерживая улыбку он молча ушел оставив меня в полной неопределенности.
И вот наступил тот самый вечер. Как было условленно я приехал домой к приятелю. Он молча накинул на меня свой рыбацкий плащ с капюшоном, проигнорировав все мои вопросы, с трудом справляясь с накатывавшими и душившими его пароксизмами смеха. От чего не скрою по спине у меня пробежал неприятный холодок страха, а вслед за ним подозрение - уж не уготована ли мне роль мишени для чьей то злой шутки.
После недолгих приготовлений он отвел меня к месту посвящения нового послушника орнитологической веры. Это был совершенно безлюдный парк, недавно аккуратно вымытый осенним дождем. При подходе к нему в моем сознании стали возникать какие-то тревожные ассоциации, с чем-то скорбным и мрачным. У самих ворот парка моя тревога обрисовалась в мрачные кладбищенские мотивы и я начал серьезно жалеть о своей авантюре. Да и сама личность моего ироничного приятеля только добавляла масла в огонь моих опасений. Путь назад был равносилен капитуляции а значит мне оставалось идти и идти только вперед. Смирившись с перспективой стать центром чьей-то мрачной шутки, я стал внимательно выслушивать дальнейшие инструкции уже не на шутку увлеченного приятеля. Прямо у ворот в парк он объяснил мне, как найти мой наблюдательный пункт - беседку, что находилась где-то в центре этого небольшого парка. После чего он заботливо надел мне на голову видавший виды капюшон, и мы молча распрощались.
За воротами тревога стала еще сильнее. Это был совершенно пустынный парк. В нем не выгуливали даже собак, хотя и стоял он в черте города, а за чугунным забором виднелись двух - пятиэтажные дома и идущие вдоль них куда-то прохожие. Следующим, что я заметил, стало необыкновенное количество ворон. Сидя на ветках, они лениво переминались с лапки на лапку и довольно каркая переговаривались о чем-то друг с другом. Мое появление их нисколько ни смутило, и они продолжали непонятный мне диалог на своем древнем языке. Беседку я нашел очень быстро, так как выбирать не пришлось, - две остальные, стоящие в отдалении, были в разрушенном состоянии. Это была обычная деревянная шестиугольная беседка, в каких летом, скучающие горожане играют в карты, бильярд, лениво курят, делясь всем известными новостями. По инструкции я занял ту скамейку, что выходила на круглую асфальтовую площадку, в центре которой когда-то играл водою освежающий фонтан. Он был в струпьях облезшей краски и производил крайне грустное и пустынное впечатление. Повсюду, мазками импрессиониста, лежала последняя осенняя листва, пробуждавшая во мне смутные воспоминания чего-то давно ушедшего. Все было бы ничего, если бы эту чудесную картину не портили мазки уже совершенно иного рода, в изобилии разбрасываемые мудрыми птицами. То и дело они с легким шлепком падали то тут то там, на подготовленный осенним дожем мольберт. Теперь я стал понимать причину заброшенности столь чудесного уголка. Пока я проникался прелестями пустынного пейзажа, почти забыв про свои опасения, как по сценарию, появились и его герои.
Вдалеке, у входа в парк, прямо напротив меня, появились две фигуры. Одна из них оказалась сухощавым, сутуловатым мужчиной спрятанным в просторный, похожий на мой, рыбацкий плащ. На его голове сидела совершенно нелепая широкополая шляпа, такая же немолодая, как и ее хозяин. Рядом с ним шел пониже ростом, среднего сложения молодой человек лет 26-ти. Он был с непокрытой головой и торжественно одет в строгий темно-серый плащ. Этот второй возбужденный и напряженный, выдавал всем своим поведением ученика. Молодой человек то близоруко смотрел перед собою, то вдруг резко поворачивался к своему худому учителю, при этом, несколько вытягивая и напрягая шею, после чего рассеянно кивал, видимо с чем-то соглашаясь. Учитель шел степенно и осторожно, словно под ним был натянут канат, движения его были плавны и выдержанны и все же было в нем что-то совсем детское. Еще он чем-то напоминал, увлеченную блестящим предметом потрепанную ворону. Наверное, когда-то он был сухопарым, трусоватым и хореическим мальчишкой, что везде суют свой нос и отовсюду удирают, слегка пригнувшись на своих длинных паучьих ногах. Дома его ждала такая же сухопарая и сварливая мамаша с горячим половником в руке. Между тем эти двое приблизившись остановились метрах в двадцати от беседки, встав ко мне полубоком. Молодой человек, не обратил на меня ни какого внимания, в то время как пожилой тревожно и боязливо посмотрел на меня. Поймав на себе его взгляд я на одно мгновение сам себе показался идиотом. Слышно было как пожилой что-то торжественно и важно говорил о семействе врановых. Но что-то в этой картине сильно фальшивило, увлечено говоря о птицах, что сидели вокруг на ветках, он ни разу не поднял к ним головы, как будто чего-то опасаясь. Его худая и жилистая шея, как ножка ядреного гриба, все время оставалась прямой. В это же время его ученик являл собой саму непосредственность. В процессе рассказа он все больше увлекался тем, что слышал, а глаза его напряженно вглядывались в облетевшие кроны деревьев, любуясь степенными птицами. Постепенно рот его приоткрылся и лицо застыло в немом удивлении.
Близился вечер, и становилось сыро. Ворона сидела на ветке развесистого клена. Ей было хорошо. Совсем недавно она очень удачно пообедала на дворовой помойке. Прошедший ливень разогнал местных мальчишек, которые для нее без исключения были отъявленными садистами и мучителями. Самый ненавистный народ, что, обычно без дела слоняясь по двору и задирает всякую невинную живность вроде нее. Про себя она подумала “А вот кошек…, их они вообще вешают. Эти и улететь не могут”. Хотя, казалось бы, кошек ей было жалеть не за что, она все же пожалела и их. Но, вспомнив о рогатках и самострелах, жалость к кошкам тут же оставила ее. Почаще бы лил дождь, ведь как спокойно покушала, а то когда эти двуногие недоростки рядом, то ни на минуту не расслабишься того и гляди, пристрелят или камнем пришибут. Вспоминая о мальчишках настроение ее, постепенно стало портиться. Она посмотрела вниз и увидела прямо под собою двух мужчин тот, что был в обгаженной ее собратьями шляпе, оказался ее давним знакомым, второго она не знала и антипатий к себе он не вызывал. Этот наверняка неплохой малый, подумала ворона, что не в пример своим сверстникам сидел дома и читал умные книжки, не докучая ее родне своей скукой. А вот первого она хорошо знала, так как была уже пожилой вороной, и многое было на ее памяти. Она его знала еще гнусным мальчишкой, который охотился на нее и ее близких, но не в одиночку, а подбивая на это всю компанию дворовых мальчишек. Что ему нередко удавалось, тогда он выдумывал всякие гадости вроде отравы, всегда пытаясь подвести под этот геноцид идейную основу. Да сколько ее братьев и сестер оставили этот чудесный мир по злой воле этого негодяя. Так давным-давно, совершенно случайно спрятавшись в пышной кроне клена, она подслушала сходку мальчишек. От их разговоров ее бросало то в жар то в холод, била дрожь, а потом тошнило и мутило, а перья на ней встали дыбом. Тогда именно в тот день ее и оставили иллюзии в отношении людей. Окунувшись в горькие воспоминания, настроение, совсем оставило ее и так ей стало до тошноты плохо, что она прикрыла глаза от этой извращенной боли. Что еще хуже - ее старый кишечник в самом своем конце отозвался на эти воспоминания бурей протеста, и она не стала его сдерживать... После того как он одним обильным жидким выкриком выговорился, ей стало легче, и она попробовала заснуть.
Тем временем загипнотизированный проповедью пожилого орнитолога ученик, выражаясь орнитологически, не успел закрыть свой клюв, как что-то жидкое и горячее отвратительного вкуса, пулей посланной метким стрелком, попало ему в рот. Только мгновение и ответный протест на это неожиданное вторжение, стало мощными толчками зарождаться на дне его желудка. Еще мгновение и уже две силы боролись у него в горле, пока мощный толчок желудка вытолкнул из себя бурным потоком и свое и чужое. Но даже после этого разбуженный внутри него вулкан не унимался, порождая своими толчками новые и новые порции лавы. А иссякнув оставил после себя тягостную икоту.
Подобное зрелище заставило растеряться не только меня, но и видавшего виды учителя. Правда его растерянность очень быстро перешла в детское возбуждение и он, скинув с себя надоевшую ему маску серьезного гуру глядя на бьющегося в пустых пароксизмах рвоты ученика, приседая на своих паучьих ногах, хихикая, ядовитым тоном приговаривал: "С посвященницем вас молодой человек, с посвященницем!!!"
Вырвавшись из оцепенения и пораженный этой жутковатой сценой, я быстро удалился из парка.
Когда на следующий день мой товарищ стал расспрашивать меня, о том как прошло посвящение, по его относительно спокойному тону я понял что он не в курсе происшедших событий. У меня же появилась редкая возможность рассказав ему об увиденном, заставить его пожалеть о том что на моем месте не оказался он сам. Но что-то мешало мне это сделать и насладиться его досадой и я оставив эту соблазнительную возможность его однокласснику. Уже потом в дороге домой я много раз задавал себе вопрос что же остановило меня тогда от вполне естественного желания вдоволь посмеяться с приятелем над их столь удачной инсценировкой?! Была ли это жалость к молодому человеку, нет мне не было его жалко, и даже напротив, наверное он заслуживал такого трагикомичного финала. Но понять почему мне не показалось это смешным я так и не смог.
Вот ведь случиться же такое... Хотите, верьте, хотите нет!
© Каледин О.Н. 2001 г.